- Ну, молодцы! - восхитился Заруцкий и обернулся к стоявшим позади донцам. - Ай да подмога нам, а, братцы?

Те враз заулыбались и кинулись обнимать до нитки промокших запорожцев.

- Моим робятам обсушиться б, атаман, - кивнул на них Яцко, а Заруцкий расхохотался:

- У нас тут жарко, нехристи позаботились. Вмиг обсохнете.

Словно подтверждая его слова, над стеной со свистом пролетело пушечное ядро и ударило прямо в крышу небольшой покосившейся избы. Та с грохотом осыпалась, подняв столб пыли.

- Ступай за мной, - атаман хлопнул Бородавку по спине, - покажу тебе, как османцы нас обложили.

Вскоре они уже стояли на башне, скрываясь за высокими каменными зубьями. Перед ними в долине разместились лагеря противников. Тысячи разноцветных шатров заслоняли Дон, их бесконечные ряды уходили за горизонт. Между ними сновали люди: янычары в шароварах, коротких куртках и ускюфах [40] , офицеры в тюрбанах и длинных богатых одеждах, похожих на ферязь, наемники в европейских костюмах. Время от времени они оглядывались на Азов и что-то показывали друг другу. Почти через весь лагерь протянулась насыпная гора, на которой копошились тысячи рабочих.

- Вон, гляди, - Иван вытянул руку в сторону реки, - то войско Мурад-паши. А там - полковник Мустафа. Со стороны моря - Селим-паша подпирает. Обложил нас султан Ахмед, аки зверя в норе.

- Да-а, силушка немалая, - покачал головой Яков, разглядывая раскинувшуюся перед ним картину.

- По переписи боевых людей тыщ сорок, да с ними поморяне и кафинцы, да мужики черные, кои по сю сторону моря собраны с ногайской орды на наше погребение. Вон там вот, на бережку Скопинки…

- Крымчаки, - перебил Бородавка, нахмурившись. - Я этих супостатов с закрытыми очами распознаю, немало они кровушки казацкой попили.

- Верно сказываешь. То сам Крым-Гирей с татарской ордой пришел. А горских князей да черкесов из Кабарды сколь, ууу… Да еще немецкие люди, ведающие взятие городов да всякие хитрости по подкопам и приступам. Все хотят себе славу добыть, а нам укоризну вечную.

- Тяжко, поди? - осторожно спросил Бородавка.

- Да куда там, совсем нас басурмане замучили. Поначалу-то, как они пришли, прислали к нам янычарского полковника с толмачами. Сказывал он, мол, обидели мы царя турецкого, прогневали, взяли евонную любимую вотчину, да опричь того, отделили его османские владенья от всей орды Крымской, а ему-де сие невместно, ибо орда им оборона. Что он там еще баял-то? - обратился Заруцкий к юному казачку, волочащему на стену мешок с порохом.

- Дык просил нас в ночь уйти, не помешкав, Иван Мартыныч, - отдуваясь, ответил тот, - хоть со сребром да златом, хоть с оружием - мол, на все согласные, лишь бы мы ушли. А от царя московского, дескать, выручки не ждите, не будет ее, ибо не ценит он вас. И коли б захотели мы, сказывал, так к султану могли б пойти в службу вечную, и он одарил бы нас платьем с золотым шитьем да талерами, и все люди его нам бы, казакам, кланялись в государевом Царьграде.

- Ага, - кивнул Иван. - Токмо мы над ним посмеялись, Яцко, да ответствовали, что у нас по сю пору никто зипунов даром не захватывал. Пущай-ка он, турецкий царь, возьмет нас в Азове-городе приступом, а величие его, собаки смрадной, нам без разницы. А коли нас здесь всех до единого изведет, так ведь не опустеет Дон от казачества - на отмщение наше придут иные молодцы.

- Любо! - воскликнул Яков. - Он, поди, такой-то удали и не видывал!

- А как они укрепились, - вмешался юный казачок, которому, видимо, было лестно запросто поболтать с двумя атаманами, - шатры поставили да палатки, так и принялись стрелять целый день да ночь. Огонь, грохот - как есть гроза небесная. Дыму было столько, что и солнышка не видать, только червленый кружок. Церковь Предтеченскую, гля, почти разрушили, осталась лишь Николина, вон, за пригорком. Потом набаты загремели, трубы, барабаны - и на приступ пошли. Я такого никогда и не видывал!

Заруцкий нетерпеливо дернул плечом.

- Ступай-ка, братец, куда шел, - скомандовал он и снова повернулся к Бородавке: - А было их тыщ двадцать пять. Пищали у всех длинные, с пальниками, на головах янычарские шишаки блестят, флаги да прапоры [41] развеваются. Подошли, стали стены рубить, а иные по лестницам полезли. С их стороны пальба, с нашей, дыму, Яцко, было столько, что мы - поверишь ли? - друг друга видеть не могли.

Очередное ядро с грохотом влетело в стену, она слегка задрожала, и Заруцкий махнул рукой:

- Давай-ка вниз, не то пришибут тут за милую душу. А вообще нынче тихо, видать, замыслили чего.

- Ясно чего, - идя за донцом, бросил Яков, - накидают вон ту насыпь выше крепости, поставят пушки и будут сверху вниз нас, аки дитев, расстреливать.

Спустившись по лестнице, Иван направился в сторону небольшой избенки, наполовину врытой в землю, и продолжал:

- В первый раз они до самой ночи приступали. Убили мы тогда тыщ шесть янычар ихних, но и наших полегло немало… А утрась собаки поганые шлют толмачей, просят, мол, дайте тела собрать, а мы вам за каждого павшего янычара по золотому червонцу, да по сто талеров за полковника. Да токмо мы не жуки-могильщики, мертвечиной не питаемся. Собрали они трупы, закопали во рве глубоком да знаки какие-то поставили с надписями своими.

- Иван Мартыныч! - к Заруцкому подскочил высоченный загорелый казак. - Косматый помер.

Донской атаман стянул шапку, горестно покачал головой и, обернувшись к полуразрушенной церкви, перекрестился.

- Не выдюжил, значит… Да, Яцко, все меньше нас. Вот и еще один в сырую землю лег. Эх, ладно, чего уж. Пойдем.

Махнув рукой, он зашагал к избе-погребку, Бородавка поспешил следом.

- Так вот с тех пор, - на ходу рассказывал Заруцкий, - всякий день тыщ по пять на нас шлют, потом отходят, другие идут, а те спят. А нам ни сна, ни отдыха. И стреляют отчаянно. Истомою хотят осилить. Токмо вот нынче притихли, вот я и велел нашим подремать, покамест можно.

- Да и ты поспал бы, атаман, - в глазах Якова мелькнуло сочувствие, - вон, уж серый весь.

- То от копоти да гари, - рассмеялся Заруцкий. - Да ты не боись, друже, им нас не взять. Мы с тобою еще на их поганый Царьград пойдем войною, вот поглядишь.

Над степью повис предутренний туман. Он клубился над Доном, клоками повисал на небольших кустарниках и торчащих там и сям чахлых деревцах. Где-то южнее Азова, ближе к морю, тревожно кричали чайки.

Заруцкий, позевывая, вышел из землянки, тряхнул черными кудрями, потянулся. Зябко.

В воздухе раздался уже ставший привычным свист пушечного ядра. Следом еще, и еще. Ба-бах! Земля, казалось, содрогнулась от удара. И снова. Атаман бросился к бойнице, на бегу подзывая часовых.

- Шо там, Микола?

- Да не видать ни зги, Иван Мартыныч!

В предрассветных сумерках вдали чернела длинная высоченная гора, на которой время от времени мелькали вспышки огня. Вокруг смутными тенями мелькали силуэты врагов.

- Доделали насыпь, супостаты! Теперича нам ни сна, ни отдыха не будет. Что там Кузьма сказывает про подкопы?

- Дык третьего дня готовы уже. А вчерась порох закладывать кончили.

- Добро! Пущай тогда начинают.

Очередное ядро ударило совсем близко. В пыли, под градом камней, Заруцкий рванул к землянке, у которой уже собрались сотни потревоженных обстрелом казаков.

- Ну что, братцы, вот и настало наше время. Коли промедлим, к вечеру басурмане всю крепость порушат. Где отец Василий? Кликните батюшку, надобно молебен скорей, да пойдем с Богом!

Часом позже все было готово. Вооруженные казаки рассредоточились вдоль стены и, прикрываясь от камней, ждали сигнала. Иван внимательно смотрел на турецкую насыпь. Пушки били с нее непрерывно, канониры, подгоняемые командирами, наскоро перезаряжали их и отправляли на осажденный город очередную порцию смерти. А в самой крепости все, казалось, замерло в напряженном ожидании. Минута шла за минутой, но ничего не менялось: ядра все так же со свистом и шипением влетали в стены и башни, падали на избы, терема, церкви, превращая их в груды камней под облаками пыли. Тут и там занялись пожары.